+7 (499) 182-03-47
Версия для слабовидящих

Ru

En

23.10.2013

«ОХОТА НА ВЕДЬМ» КАК ТРЕНД ВРЕМЕНИ

В Новом драматическом театре сезон открыли масштабно и серьезно — премьерой спектакля «Сейлемские ведьмы». Пьеса эта на сегодняшних подмостках — гость редкий. Оно и понятно: пара десятков персонажей, объемность текста, исторический антураж. В общем, трудов праведных потребуется много, а отдача непредсказуема. Однако на премьере «Сейлемских ведьм» в постановке Вячеслава Долгачева публика сидела тихо и внимала, затаив дыхание. Быть может, потому, что все эти давние страсти в американской глубинке явно отзываются и в наших нынешних мироощущениях, многое называют своими именами...

Впрочем, Долгачев никоим образом не делал аллюзионный спектакль, чтобы непременно высказаться об актуальном и наболевшем. Наоборот, он абсолютно доверяет автору и притом исповедует традиционный психологический театр, отнюдь не склонный к актуализациям. Сегодня прочные позиции такого театра отчасти пошатнулись. И не только у критиков, смотрящих в сторону европейских новаций, но и у публики. Настали времена, когда подобный театр перестал быть единственно возможным и даже подчас нуждается в доказательности своего существования. Так вот, в «Сейлемских ведьмах» она определенно есть.

Режиссер отнюдь не задавался целью как можно острее осовременить эту историю об «охоте на ведьм» в американском местечке Сейлем. Но и рисовать аутентичную времени визуальную картинку тоже не стал. Близки к достоверности разве что костюмы Дарьи Килочек — все эти чепцы, платья, кафтаны и парики. Сама же сцена Нового драматического стараниями сценографа Маргариты Демьяновой практически пуста. В ее центре — лишь массивная дверь, без стен и потолка. Дверь — как выход из замкнутого, комнатно-семейного мирка в угрюмую и агрессивную реальную жизнь. Там выстроились в тесный ряд разномастные стулья, на которых практически все время сидят персонажи — как в импровизированном суде. А эта история — и есть одно большое судилище, где, впрочем, легко перешагнуть из категории обвинителя на скамью-стул подсудимых. Небольшой экран сгущает мрачные настроения, демонстрируя черно-белые средневековые гравюры с участием дьявола или изображения повешенных ведьм. А каждый выход персонажа сопровождается проекцией его укрупненного портрета поверх очередной гравюры, дабы столкнуть живое и омертвевшее.

Долгачев слегка сокращает многословную и многонаселенную драму Миллера. Но не адаптирует сути, не подгоняет, не подхлестывает неспешно развивающийся сюжет в угоду современным ритмам, дает высказаться каждому — подробно и определенно. Это, конечно, своеобразный риск, но он здесь оправдан теми уже полузабытыми попытками драматического «переживания», которые демонстрирует молодая часть труппы с небольшими вкраплениями опытных мастеров.

Миллеровская история, к сожалению, мало знакомая большей части современных зрителей, неспешно и драматично развивается на наших глазах, постепенно набирая нерв и силу. При этом в спектакле нет определенной заданности характеров: мол, сыграем Джона Проктора как героя, а Абигайль — как злодейку. Психологический театр потому так и называется, что дает актерам возможность попробовать эту изменчивую психологию человека на вкус, применить к себе и своему герою, не оправдывая его и не осуждая с ходу.

У Александра Зачиняева, играющего Джона Проктора, наиболее сильные моменты связаны с процессом «ломки» его героя, с принятием неизбежного компромисса — предать самого себя, но выжить ради семьи, или пойти на смерть. И тут уж зрители замирают, как дети, не в силах предугадать финал истории. И Виолетта Давыдовская в роли Элизабет Проктор дает возможность искренним в своей парадоксальной сути эмоциям прорваться сквозь гордыню сдержанности. И Олег Бурыгин в роли преподобного Хэйла буквально «перерождается» на наших глазах. А сколь взнервлен облеченный судебной властью Дэнфорт в исполнении Дмитрия Шиляева, понимающий, что все пошло не так, как задумано. Можно долго наблюдать за тем, как мечется несчастная служанка Мэри — Маргарита Волкова, донельзя запутанная господами, властями и «чертями». И еще раз о самом главном — все они играют эту историю так, что до самого финала остается ощущение его полной непредсказуемости.

Впрочем, симптоматично и вот еще что. Не лишая спектакль экзистенциальных подробностей (свободный выбор человека даже в предлагаемых «дьявольских» обстоятельствах), режиссер не позволяет постановке скатиться в дидактическую серьезность. Наоборот, здесь очень многие моменты, особенно связанные с делами клерикальными, приправлены изрядной долей иронии, вызывающей в зрительном зале понимающие усмешки. Кажется, сегодня это очень важно в процессе дистанцирования современного, а значит, живого театра от омертвевшей пресловутой «кафедры». И если бы еще хоть как-то трансформировать финал с его открытыми высказываниями в зал (предписанными драматургом, конечно), то цена этого спектакля поднялась бы еще выше. Финал не то чтобы портит впечатление, но просто пытается объяснить то, что все и так уже поняли, не оставляя свободного пространства для собственных сомнений и размышлений. А они бы точно не помешали...