Не жди, но надейся

Каждый раз, читая анонс заявленной премьеры в Новом драматическом театре, в первый момент внутренне вздрагиваешь от удивления: «Почему именно эта пьеса?..» Но, стоит прийти на спектакль, вопрос снимается сам собой, растворяется в процессе диалога с режиссёром, убедительно и последовательно доказывающим – да, именно эта, и именно сегодня…

Вячеслав Долгачёв, избегая вульгарной злободневности и «лобовых» аллюзий, со свойственным ему редким чутьём и ненавязчивостью, приглашает к размышлению – о времени, социуме, о самих себе. И выбранная пьеса – в данном случае, сложнейшая, удачные постановки которой можно сосчитать по пальцам – вдруг начинает звучать каким-то новым, особенно актуальным смыслом. Пытаясь анализировать, за счёт чего это происходит, какими средствами достигается, легко уткнуться в тупик – ведь всё, кажется, предельно просто!.. Никаких ультрасовременных спецэффектов, никакого насилия над структурой и композицией текста, нет даже нарочитых «переодеваний» и модного саундтрека. Лишь предельная серьёзность (что вовсе не отменяет юмора в актёрском исполнении) в поиске ответа на вопросы, из которых, в сущности, и состоит пьеса Беккета – кто такой этот Годо, зачем его ждут, кто эти персонажи, о чём вообще эта странная, бесконечная история, и история ли это вообще?..

Зрительский опыт автора статьи подсказывал два традиционных подхода: либо на сцене будет некая абстракция (возможно, с уклоном в сферу клерикальных смыслов) – либо подчёркнутая театрализация, цирк, буффонада, часто становящаяся самоцелью, чтобы не дать зрителю заскучать. Но театр предлагает нам иной путь, его не интересует постмодернистская модель игры ради игры. Более того, в глазах режиссёра Беккет меньше всего абсуридст – точнее, абсурдист в той же мере, как Чехов, один из любимых драматургов Вячеслава Долгачёва. Его «ожидание Годо», разыгранное актёрами в абсолютно реалистической манере, становится ясной и прозрачной метафорой нынешней ситуации в обществе, настроения и самоощущения тех, кто сидит в зале – неважно, успешных или «лузеров», важно – что растерянных, потерявших всякие ориентиры, оказавшихся вдруг в царстве иллюзий и симулякров. Не случайно реакция зрителей на каждом показе далека от вежливого равнодушия – ведь «болевые точки» на то и «болевые», чтобы прикосновение к ним вызывало дискомфорт, раздражение, а порой даже слёзы. Неизвестно чего ожидающим не хочется знать свой диагноз, ведь всегда легче развлекаться, чем пустить кого-то «копаться» в собственной душе.

...красивый, безжизненный пейзаж (художник Маргарита Демьянова) как будто фото «хранителя» компьютерного экрана. Небо, меняющее цвет, сообразно логике смены времени суток, тоже искусственно, как «отфотошопленные» любительские снимки, выложенные в соцсетях. Реальны здесь только камни – тяжёлые и сухие, гремящие под ногами и символизирующие то ли тщетность вечных человеческих усилий «обжить» этот мир, то ли непоборимую твёрдость наших заблуждений. Пустое, холодное и прекрасное своей мёртвой сделанностью, искусственное пространство, где вроде бы и людей уже быть не может, одни эффектные аватарки, иногда меняющиеся, но лишь внешне – осеннее дерево, весеннее дерево с дорисованными листьями… Конечно, это всего лишь намёк на «одиночество в сети», который даёт нам сценографический образ, открытых аналогий нет – и всё же он читается, беспокоит зрителя, который за пять минут до начала спектакля выключил свой смартфон.

А пять персонажей, обитающих в этом опрокинутом, насквозь имитационном мире, безусловно, живы. Они чувствуют, мучаются (не столько от физической, сколько от внутренней, неизбывной боли), стремятся хоть чем-то себя занять, чтобы сделать ожидание хоть немного осмысленным. Пара Владимир – Эстрагон (Е. Рубин – А. Калинин) больше напоминает дуэт инфантильных молодых людей, отказывающихся взрослеть, а Поццо – Лаки (О. Бурыгин – С. Моисеев), наоборот, их преждевременно постаревших «родителей», но есть очевидный общий знаменатель, который, кстати, относится и к Мальчику (А. Спирин), амплуа которого обычно сводится лишь к элементарной функции Вестника. «Реализм» актёрского существования, на котором настаивает Вячеслав Долгачёв, и который блестяще воплощают артисты, состоит не в жирном бытописательстве, априори противопоказанном беккетовской притче – он кроется в тщательности, с которой разработаны характеры (а они здесь есть, и найдены точно!..), внимании к деталям, удивительной лёгкости, и вместе с тем психологической достоверности каждой сценической ситуации. Легче всего было выбрать остросатирическую палитру, безжалостную и насмешливую, свойственную опять-таки времени – но каждый из участников спектакля, снимая лишний пафос усмешкой, рисует своего героя с подкупающим сочувствием. Одно то, каким трогательно беспомощным движением рука Поццо шарит в воздухе, когда герой О. Бурыгина не в силах подняться с земли, говорит о «реализме» больше, чем любой терминологический спор…

Все эти люди искренне, по-настоящему несчастны. Они – как и все мы –  просто не знают, как выбраться из этой каменной паутины, но в каждом из них теплится искра жизни, подлинная потребность в чём-то человеческом – проще говоря, надежда.