«Дело» об «Урожае»

Юбилейный сезон Нового драматического (в декабре театр отпразднует свое 35-летие) стартовал сразу двумя премьерными спектаклями: на основной сцене сыграли «Дело» Сухово-Кобылина в постановке художественного руководителя театра Вячеслава Долгачева, на малой — «Урожай» Павла Пряжко, «выращенный» молодым режиссером Наркас Искандаровой. И как в зеркале здесь отразилась одна из основных тенденций жизни Нового драматического театра — способность меняться и представлять интерес для разных зрительских категорий. Впрочем, в этом же зеркале поневоле отразились и разные театральные эпохи, что называется, «век нынешний и век минувший». Не о поколенческой разнице режиссеров и уровне их опыта и мастерства речь, хотя об этом тоже можно говорить. Но, скорее, о некоем смысловом и, быть может, даже общественном посыле, который направлен театру от исходного драматургического материала. Или о его отсутствии.

 

Вячеслав Долгачев выбирает пьесу «Дело», наименее востребованную из знаменитой трилогии Сухово-Кобылина. Зато до краев наполненную личными переживаниями автора, его собственной трагедийной драмой. Ведь в его биографии случился эпизод, когда он сам несколько лет находился под прессом подобного «дела», якобы за убийство любовницы. «Из самой реальнейшей жизни с кровью вырванная драма» — в этом подзаголовке скрыт особый смысл. Отсюда и неприкрытый обличительный пафос, обращенный непосредственно к зрителю, рупором которого стали персонажи «Дела».

 

Для режиссера этот открытый вызов обстоятельствам оказался принципиальным. В том числе и обстоятельствам современного театра, когда подобные вещи постановщиками и актерами тщательно микшируются, приглушаются и переводятся в иронический регистр. Здесь же даже время слегка сдвинуто в нашу сторону, чтобы еще жирнее подчеркнуть общую для всех касаемость ситуации. Современные приметы заложены в костюмах (художник-постановщик Владимир Ковальчук), в манере поведения мелких чиновников, которые обратились почти что в «офисный планктон», готовящий представление в честь юбилея Важного лица (Роман Бреев). Лицо же это, как водится, вообще мало понимает смысл происходящего и выражает одно лишь удивление.

 

Меж тем в спектакле не все так просто и нравоучительно. Персонажи отнюдь не стали одними лишь «рупорами» обличительных идей, хотя отдают им должное со всем возможным темпераментом. Но актеры под руководством режиссера пытаются представить нам не только конкретного персонажа, но словно бы «человека на все времена», задавленного таким же вечным и на сегодняшний день весьма актуальным чиновничьим произволом. Муромский (Дмитрий Шиляев) — такой знакомый всем бесправный «отставник» с идеалами прежних времен. Атуева (Ирина Мануйлова) — женская ипостась всех «униженных и оскорбленных», но способных сопротивляться. Нелькин (Евгений Рубин) — этакий современный Чацкий, вернувшийся с европейского корабля на бал российского произвола.

 

Сами же чиновники не менее выразительны и не менее узнаваемы. Прикарманивший взятку Варравин (Андрей Курилов) блистательно исполняет приступ ложной честности. Юный Шило (Сергей Моисеев) на наших глазах учится менять убеждения, как перчатки, прибиваясь туда, где теплее. А вот Тарелкин — это спектакль в спектакле, роль, ставшая у Михаила Калиничева почти бенефисной и завязавшая в один узел времена, эпохи, их человеческий и чиновничий менталитет. Тарелкин Калиничева не какой-то там отдельный чиновник, но существо едва ли не символическое — и в облике, и в поведении. Причем этот Тарелкин уже явно играет и продолжение истории, где он станет героем главным.

 

Благодаря всем этим составляющим «Дело», скорее всего, не станет спектаклем «массового спроса». Что справедливо, потому что здесь требуется определенная подготовленность публики. И литературная (хорошо бы знать, с чего эта «срединная» история начиналась и чем закончилась), и даже социальная. Человек должен быть готов к тому, что в театре ему предложат не просто легкое отдохновение, но наступят на нервные окончания и повернут в сторону вечных вопросов, от нерешаемости которых, как известно, мы и в жизни изрядно утомились. Зато здесь угадывается обращение к старомодному и почти исчезнувшему понятию предназначения театра. Он, конечно, как и всякое другое искусство, не в состоянии привести человека туда, куда надо, но способен хотя бы указать направление. А дальше уж ступайте сами.

 

А вот модный белорусский драматург Павел Пряжко никаких маршрутов не прокладывает, ходит по протоптанным дорожкам с зеркалом и «отражает» в нем то, что видит, без анализов и осмыслений. Зато востребован ныне куда больше Сухово-Кобылина и даже вызывает бурные дискуссии. Вот и после премьеры «Урожая» один умный критик вынес вердикт: «Постмодернизм», другой припечатал: «Трэш». Второго, кажется, все же больше, если понимать этот термин как некий европейский стиль, с легкостью и любовью внедряемый и в родном отечестве.

 

Вот здесь высоких смыслов, посылов и прочих умностей искать явно не стоит, по крайней мере в «Урожае». Квартет отвязных юнцов обоего пола собирает в саду яблоки, складывает их в ящики, постепенно доводя процесс до полного абсурда. Ящики гнилые, гвозди гнутые, руки растут не из того места, кто-то теряет сознание от укуса пчелы, у кого-то закончились прокладки. При этом щедро задействована ненормативная лексика, и все это подается в легком комедийном жанре.

 

При этом Наркас Искандарова и четверо молодых актеров сделали очень хороший спектакль: легкий, смешной и актерски безупречный. А все дело в том (быть может, в этом же и причина популярности Пряжко), что эта пьеса, сама по себе незатейливая, оказалась прекрасным поводом для театральной игры, чистого комедиантства, отчасти пародирующего жизнь реальную. Пьеса позволила режиссеру и актерам придумать человеческие «типы» и выстроить между ними забавные отношения: в саду работают жеманный Валера (Александр Алешкин), реальный пацан Егор (Данила Якушев), постоянно «тупящая» Люба (Анастасия Безбородова) и средненькая Ира (Алсу Юсупова). Опять же пьеса позволяет импровизировать, иногда даже грешить «отсебятиной» без всякого вреда для оригинального текста. И главное, что здесь на первый план выходит именно театр, который сочиняется буквально из ничего (на сцене только ящики и бутафорские яблоки), но занимает и увлекает именно актерской игрой, ведущейся с явным удовольствием. Можно спросить, конечно: по поводу чего? А попробуйте задать этот вопрос клоунам в цирке и человеку, который пишет для них репризы. Вряд ли получите внятный ответ, но зрительское впечатление от этого не пострадает.

 

Другое дело, что подобный спектакль тоже нуждается в своей публике. И он ее, конечно, найдет, преимущественно в среде тех, кому от 15 до 20. Тем же, кто постарше, это будет уже вряд ли интересно — захочется не зеркала, а того самого увеличительного стекла, о котором говорил классик. Впрочем, всему свое время. Новый же драматический в этих премьерах явно отразил две стороны одной театральной медали. Это уж зритель выберет, какая ему интереснее. Хотя сценическая истина может оказаться как раз посередине, на том самом узком ободке, где сходятся и смысл, и занимательность зрелища.