Двое на качелях. Братья

Театр так редко стал радовать настоящим. Все время ощущение, что вместо продукта свежего подсовывают нечто замороженно-целлулоидное. Не «второй свежести», а неживое, именно — ненастоящее. Оттого редким проблескам бываешь рад особенно. Новый спектакль Нового драматического театра «Настоящий Запад» услышался и увиделся — настоящим.

Практически это дуэт. Дуэт двух молодых актеров, а также дуэт — дуэль их героев, двух братьев, один из которых, младший, Остин, вроде бы приличненький, а также удачливенький, а также разумненький, а также чистенький и аккуратненький. А другой, старший, Ли — с точностью наоборот: расхристанно-разухабистый, без определенных занятий, да и места жительства тоже, ни к какому делу не приставленный и никакой профессии не обученный. Он только что вернулся в родной город, в дом матери, где прошло когда-то их детство, вернулся из неких странствий «в пустыне», найдя в доме только младшего брата, в тоске и одиночестве колупающегося за пишущей машинкой. Остин — киносценарист, и ровно на сегодня у него назначена встреча с продюсером, который что-то достаточно конкретное уже посулил. И ему кажется — нет, он в этом абсолютно уверен! — что именно эта встреча все и решит: и договор с продюсером, и последующий запуск сценария. Именно в этом и заключаются все самые честолюбивые его мечты. Нежданный приезд брата разрушит его спокойно-размеренную, просчитанно-безмятежную жизнь дотла. Он же воссоздаст её снова — непредсказуемой, неспокойной, незащищенной, где правят бал не расчет и здравый смысл, но импульс и чувство. Он и не думал никогда, часы и дни просиживая за пишущей машинкой, в этой своей чистенькой рубашечке и светлых брючках, как ему хочется именно этого! Или догадывался, но сказать было некому, да и страшно...

Через несколько дней после «Настоящего Запада» я посмотрел знаменитый фильм Германа-младшего «Garpastum», где — формально — также рассказывается история двух братьев. Кажется даже, экранные герои чем-то схожи с героями театральными, хотя бы внешне: один «светленький», другой — «темненький». Сходство, однако, этим и кончается. Ибо в фильме печально поразила меня откровенная, неприкрытая, даже почти декларируемая пустота и скука, исходящие от его автора и соответственно неизбежно сказавшиеся на персонажах. Несмотря на вроде бы наличие сюжета, неких «обстоятельств» — жизни в фильме нет, и живых людей также нет. И ровно ничего про мальчиков этих мы и не узнаем и не понимаем, они не становятся интересны нам, ибо абсолютно неинтересны человеку, их придумавшему. Зато сколько помпы, сколько звона, сколько претензий и амбиций, вымороченных, искусственных, сочиненных из головы... Впрочем, фильм в этом смысле никоим образом не исключение. Исключение как раз — спектакль. Происходящий в театре, расположенном, как известно, там, где он расположен: в получасе езды от метро «ВДНХ», куда доезжают лишь очень отъявленные энтузиасты, либо приходят местные жители. Благодаря кипучей, причем не пустозвонной, но настоящей и созидательной энергии не так давно возглавившего театр Вячеслава Долгачева, в театр пришла целая когорта молодых актеров. Наверное, каждый из них рассчитывает стать известным, что нормально, а иначе что ты за актер. Но ровно так же, наверное, они понимают, что, скорее всего, такого не произойдет, оттого серьезность их отношения к профессии не может не восхищать ещё больше. Люди эти заняты делом, вы не почувствуете в них ни пустоты, ни пресыщенности, ни высокомерной скуки.

Разумеется, у спектакля есть автор. Ученице Долгачева, принятой в труппу Нового театра, режиссеру Наркас Искандаровой 23 года. Это вторая её работа. Изящная и загадочная восточная красавица, сдержанно-немногословная. Мимолетное знакомство происходит после спектакля, когда уже отчасти понятно, какая она на самом деле.

Американский драматург Сэм Шепард написал весьма непростую историю двух братьев. В тех нескольких днях, что проходят перед нами, все значимо: и каждая деталь, и малейшая смена тональности, и постоянная «смена ролей». Это пьеса про очень взрослых молодых людей. Актеры, играющие братьев, показались мне ещё моложе, чем обозначено в авторских указаниях к пьесе. Никиту Алферова я уже очень отметил в предыдущих спектаклях — здесь он играет младшего брата Остина. Михаил Калиничев (старший, Ли) столь заметно увиделся впервые.

Вот бывает так: два человека на сцене, и почти ничего не происходит, но они тебе необычайно интересны, они увлекают тебя за собой — одновременно тебе очень понятные, в то же время абсолютно для тебя закрытые. И то, и другое оттого, что они друг для друга и абсолютно понятны, и предельно закрыты. Два молодых актера чудесно содержательны. Они не прячутся за расхожие приемы и приколы, не прикрываются банальностями, не утрируют и не «нажимают» — в том числе даже и тогда, когда орут во всю глотку. Смотришь на все это и думаешь: как хорошо, что случаются умные режиссеры, которые полагают необходимым прочертить эту канву, сделав все в ней не случайным, но осмысленным и оправданным. И как хорошо, что случаются актеры, которые так на это идут и такое в этом находят наслаждение. И больше тебе ничего не надо, и тогда все — настоящее. Запад ли, Восток — какая разница. Настоящее тем и прекрасно, что временных и региональных ограничений не ведает, ибо по иным законам рождается и по иным законам живет. Рождается не из пробирки, а вольно и свободно, оттого мы и имеем не гомункулуса, но чудесного живого человечка, которым невозможно не восхититься, которого нельзя не полюбить.

За судьбами двух никому не ведомых американских братьев нам видится другое: играется про свободу и судьбу, про подлинность и мнимость, про отвагу и безрассудство и про привычку, которая не всегда хороша, про творчество и про любовь. Нас ничему не учат и не преподносят ответов там, где их нет, быть не должно и не может. Не прикидываются глубокомысленными, при этом постоянно открывая парадоксально неожиданный поворот, куда мы вслед за ними очертя голову устремляемся, — подобно им, вовсе не ведая, что мы там встретим.

Придя в зал в спокойной уверенности собственного всезнайства — к финалу мы абсолютно убедимся в том, сколь все неизведанно и непонятно. Это восхитительное финальное многоточие, эта утвердительно-вопросительная интонация столь естественно из спектакля произрастают, что хочется туда вернуться и не раз, чтобы вновь пройти этот путь, и вновь испытать эту странную радость от того, сколь непостижимо загадочны и неисчерпаемо увлекательны и каждый человек, и «качели» человеческих пересечений... Возможно, кому-то мысль эта покажется банальной, а восторги мои чрезмерными — ну, что поделаешь...