История идиота на русском языке

В среду вечеро-вольствие посмотреть американскую премьеру Московского Нового драматического театра, продолжительную одноактную пьесу «Настасья Филипповна», поставленную в театре Artists Repertory Theatre совместно с Портлендским университетом. Идёт она недолго, последний показ будет в воскресенье, и, несмотря на оживлённые выходные со множеством первоклассных премьер, такую возможность лучше не упускать.

 

То, что видел я, было приближением к этой замечательной оригинальной постановке: для американских зрителей импровизацию превратили в определённый заранее сценарий. Это пьеса с двумя действующими лицами: Калиничев делит сцену с Андреем Куриловым в роли Парфёна Рогожина, близкого приятеля князя и его соперника в любви к главной героине.

Пьеса основана на последней сцене великого романа Достоевского «Идиот», в которой Мышкин и Рогожин всю ночь сидят в доме Рогожина и делятся откровениями, в то время как труп убитой Рогожиным Натальи Филипповны, скрытый от глаз зрителей, лежит в соседней комнате. Два актёра и режиссёр Вячеслав Долгачёв несколько месяцев заучивали наизусть роман и работали над его текстом, вживаясь в него и создавая на его основе свои сцены. Говорят они исключительно словами самого Достоевского и исключительно на русском языке, но порядок сцен выбирают сами. Спектакль движется от начала к концу, но со многими поворотами и воспоминаниями, включая эпизоды из ранних частей романа, объясняющих развитие сюжета и то, почему они пришли к такой ужасной и запутанной концовке. То и дело актёры начинают говорить голосами других персонажей романа, в том числе и голосом самой неуловимо-загадочной Настасьи Филипповны Барашковой. О её материальном присутствии напоминает лишь висящее на заднем плане платье, похожее на призрак, который никак не хочет покидать это место.

 

В каком-то смысле постановка Московского Нового драматического театра напоминает мне великие немые фильмы прошлого или показ иностранного фильма на языке оригинала. Когда вы что-то убираете, значимость других элементов только усиливается, и потому немые фильмы обладают поэтичностью, редко достижимой в современных звуковых фильмах; просмотр Куросавы или Трюффо с субтитрами заставляет обратить внимание на работу оператора и на манеру поведения актёров, на их жесты, на невербальные средства общения. Искусство основано не только на воспроизведении «реальной жизни», но и на том, что выносится за скобки, а в «Настасьи Филипповне» за скобки выносится многое. Пьеса идёт без музыки — никаких мелодий для подчёркивания особо драматичных моментов — хотя минимальное звуковое сопровождение имеется. Действие происходит в полутьме, единственные источники света — свеча и занавешенное окно, которое иногда распахивается наружу. Английский перевод проецируется на заднюю стену; иногда субтитры помогают понять действие, иногда мешают восприятию, а иногда мелькают так быстро, что я просто не обращал на них внимания. Я читал «Идиота» лет 35-40 назад, но оказалось, что помню на удивление много, и смотрел на перевод всё реже и реже. Мне показалось, что я стал ощущать глубинные, скрытые мотивы персонажей. Прислушиваясь к их русской речи, я не столько понимал сюжет, сколько музыку их жизни, ритм и тон существования Рогожина и Мышкина.

 

Есть разница между тем, чтобы читать пусть даже очень хороший перевод, и тем, чтобы слушать повествование на языке оригинала. Говорят, Пушкин в принципе непереводим. Не очень-то переводимы и Чехов, Толстой, Достоевский. Мода на переводы приходит и уходит, разные переводчики находят в тексте что-то своё. На протяжении многих десятилетий нормой считались переводы Констанс Гарнетт, но потом они впали в немилость: слишком британские, недостаточно русские. Некоторые выдающиеся англоязычные драматурги, в том числе Том Стоппард и Дэвид Мэмет, попробовали себя в переводе Чехова, и их критиковали за то, что они делают пьесы удобными для постановки, но при этом упрощают их, лишают их намёков и иносказаний. В последнее время в литературных кругах популярность приобрёл переводческий дуэт Ричарда Певира и Ларисы Волхонской. Для тех же из нас, кто не владеет русским, услышать оригинальное произношение — всё равно что испытать откровение: то, что теряется в плане информации, компенсируется присущим языку внутренним строем. Я постараюсь запомнить эти звуки для будущих бесед с русскими мастерами на сцене или на печатных страницах.

 

И при этом два актёра, Калиничев и Курилов, говорят так по-разному! Калиничева, играющего страдающего от эпилепсии и в чём-то смахивающего на Христа Мышкина -того самого «идиота», по которому Достоевский и назвал свой роман, — можно сравнить с водой. Курилов же, играющий импульсивного и охваченного бурными страстями Рогожина, — это железо. Один ударяет, другой течёт. Один грубоватый и прямой, другой мягкий, но непреклонный. Их стиль игры размашист и экспрессивен (опять же, в манере немого кино), но в высшей степени эмоционален и правдив. Изумительная работа!

 

Восхищаться ими предстоит не так уж долго: всего лишь до последнего представления в воскресенье, когда, как в газете «Уилламетт Уик» передаёт слова режиссёра Долгачёва Митч Лилли, пьеса будет идти без субтитров, «так, как её ставят в Москве, — полная, непредсказуемая импровизация». Зрелище, достойное, чтобы его увидеть — и услышать.