+7 (499) 182-03-47
Версия для слабовидящих

Ru

En

28.02.2013

Подарок для самого слабого

Пожалуй, впервые за время нашего «театрального романа» с Вячеславом Долгачевым я не рискну с ходу рекомендовать премьеру к просмотру. Во всяком случае, всем подряд и безоговорочно, независимо от возраста, пола, политических взглядов и мировоззрения, как это бывало с другими его спектаклями, давно ставшими для меня джокерами московской театральной колоды. И дело вовсе не в том, плох спектакль или хорош. Он даже слишком хорош для избранного жанра.Но если действительно эти два часа без антракта адресованы «впавшим в уныние» (напомню, в каноническом понимании уныние — страсть, грех, болезнь души, отравленной неверием), вряд ли зритель оценит выбор темы. Если же «уныние» — просто грусть, хандра, настроение, то такого собеседника может смутить материал. Критик будет пытаться понять, как работает эта обманчиво простая, минималистичная конструкция… а вот человек из зала, с билетом, просто человек? Позже слышала реплику в фойе: «Если бы знал, куда идем, то как-то… настроился бы, подготовился…».

Для серьезного разговора о вере, церкви (нынче модно их противопоставлять, но я предпочитаю «через запятую») выбрано художественное произведение Майи Кучерской, проходящее у большинства филологов по ведомству юмористической литературы. Сборник иронических рассказов, в легкой, почти лубочной манере рисующих бытование православия в сегодняшнем мире. Лично я нисколько не возражаю — а как еще, в конце концов, ставить современный патерик? Ничто не провоцирует большее неприятие публики, особенно молодой, чем морализаторство и пафос проповедничества, сколько ни ссылайся на гоголевскую формулу о «кафедре, с которой можно рассказать миру…» И ничто не раздражает сильнее, чем «благостная» цель, декларируемая большинством православных (протестантских,  духовных и пр.) театров: гордо нести христианскую идею в массы. Посмотрите видеорелиз любого такого коллектива — увидите стандартную подборку: свечки, платочки, слащавые улыбки, колокольный звон, обязательные песнопения и эпиграфом цитата из Библии. Все включено.

Вообще при словосочетании «православный театр» как-то сразу вздрагиваешь. Перефразируя Ингмара Бергмана (а Долгачев, кстати, искренне чтит великого кинорежиссера), хочется ответить: «Религия [на сцене. – Л.С.] всегда казалась мне чем-то неприличным». Не припомню, кстати, в истории русского театра ни одного «религиозного» спектакля, который был принят на ура.  Даже косвенные отсылки к теме всегда спорны: от К. С. Станиславского (тяжелейший провал «Каина») до А. А. Праудина, Клима и многих других ... Уточню на случай, если найдутся-таки примеры: стоит театру затронуть вопрос веры — реакция непредсказуема. Можно объяснять этот факт изначальным, исторически обусловленным антагонизмом. Но ведь и книга Кучерской была понята неоднозначно даже в кругу священнослужителей. Есть сведения, что в одном монастыре ее сожгли, сочтя кощунственной, а в другом, напротив, рекомендуют детям в качестве пособия для воскресной школы. Понятно стремление режиссера отыскать резервы драматизма в том, что по природе своей лишено противоречий (вера есть вера, она либо есть — либо нет), и вместе с тем уйти от дидактики, создать иллюзию живой беседы, интересной не только семинаристам, отыскать единственно верный тон…

С тоном все как раз получилось. Не зря на премьеру восторженно отозвался журнал «Православие и мир», опубликовав огромный материал с фото, — много ли по-настоящему талантливых попыток театра в их сфере?! «Чтение…» никто не упрекнет в сентиментальности и фальши. Это спектакль безукоризненного вкуса, филигранной выделки, штучных актерских работ. Его структура уникальна: на первый взгляд – просто читка, возможно, подсказанное автором в комментариях «чтение вслух по ролям», а по сути – паутина моноспектаклей (именно паутина, потому что взломана линейность композиции), которая строится по принципу коллективной импровизации. У каждого из двенадцати исполнителей, сидящих за длинным деревянным столом с книгами в руках (Никита Алферов, Михаил Калиничев, Анастасия Безбородова, Дарья Бутакова, Андрей Курилов, Анна Горлова, Сергей Моисеев, Дмитрий Светус, Евгений Рубин, Николай Разуменко, Алексей Спирин) свой набор скетчей, чередующихся и пересекающихся в произвольном порядке, на каждом показе — по-разному. Есть моменты фиксированные, обязательные – например, монолог о ежике и белочке, утонувшей на церемонии насильственного крещения; есть исчезающие, возникающие вновь, как смутные очертания фигур на экране (деревце, берег озера, лошадь, мужчина с ребенком)… Двенадцать читающих, один стул пуст. Прозрачная метафора, безо всяких особенных акцентов — вот кто-то встает, несколько шагов в сторону, негромкий смех, кивок, фраза, ответ… «Ничего не происходит», но следишь напряженно за этим «ничего» — и поражаешься плотности эмоционального контакта, тончайшим нюансам актерского взаимодействия. Кажется, что эти молодые люди в джинсах и правда впервые видят страницы книги, читают ее вместе со зрителями, здесь и сейчас. Но это как раз и есть иллюзия: приглядевшись, постепенно понимаешь логику постановщика. Рассказ об актере мог быть отдан только Михаилу Калиничеву, и его персонаж обладает собственным, очень «актёристым» голосом, бархатной улыбкой, манерой слушать… Кульминация состоялась бы только в исполнении Андрея Курилова — а кто еще в труппе смог бы так естественно произнести текст: «Господи, приходи, выручай меня, Господи, я один не могу!» — и замереть в паузе, словно схватив зал за горло?! Повторяю, все до единой работы артистов объемны, продуманы, невероятно искренни и убедительны. Мне довелось видеть показ, где женские образы были чуть-чуть в тени, но это специфика «живого» конструирования сюжета спектакля в реальном времени. И все бы хорошо… а что-то не хорошо.

Чем больше времени проходит со дня премьеры, тем сильней ощущение некой подмены, невольного, может быть, режиссерского лукавства. Если совсем просто — форма спектакля, его эстетическое своеобразие, сложность и ясная гармония «постройки», способ актерского существования оказываются интереснее и содержательнее, чем смысл высказывания, уровень диалога с залом, то, с чего я начала — тема… веры, церкви. Об этом трудно рассуждать публично, хочется спрятаться за традиционный театроведческий  разбор: описать простое и красивое оформление Маргариты Демьяновой, лица любимых артистов, интонации их голосов, сплетающихся в общую радостную музыку. Сейчас, когда уже высохли на глазах слезы, — а финал с Крестным ходом сделан так, что даже не воцерковленный человек вряд ли останется равнодушен, — вспоминается именно «картинка», кружево взглядов и жестов, туманные пейзажи видеопроекций, расцветающие цветным великолепием пасхальные яйца на экране... И ни слова из сборника, что нам читали. Ни слова.

Говорят, правда, что слабым людям в тяжелые их минуты достаточно слышать голос, обращенный к ним… а что именно говорят — не так важно. Если голос будет таким, как в театре Вячеслава Долгачева — я согласна быть самой, самой слабой.